Перейти к главе: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15

Обратно Кристина ехала, тяжко вздыхая. Собеседник молчал, когда сани покачивались на неровной дороге, его плечо легонько касалось плеча Кристины.
Ни один, ни вторая разговора первыми не заводили. Не знали, о чем говорить, когда вот-вот придется расставаться. Навсегда ли, на время?
- Я попрошу извозчика завернуть за угол, - наконец вдруг молвил Эрик, повернувшись к Кристине. – У парадных дверей гостиницы людно. Думаю, ни к чему двусмысленные ситуации.
- Благодарю. Да, так будет вернее. Мне вовсе не хочется, чтобы Рауль или Филипп видели нас вместе. Мне тревожно за вас.
Он легонько дотронулся до ее руки, хотел сжать ее пальцы, не отдернул руку, как от горячего.
- Право, не стоит беспокоиться за меня, Кристина. Это пустое.
Еще минуту помолчали. Подумали – каждый о своем.
- Кристина, я хотел у вас поинтересоваться. – Он сделал паузу, будто еще не приняв решение, стоит ли продолжать. – Мне крайне странно. Если виконт не доставляет вам теперь ничего, кроме беспокойства и дурных мыслей, от чего вы все еще с ним?
- А что я могу сделать? – Пожала плечами Кристина, досадуя на саму себя. – Уйти? Пожалуй, вы правы. Я ведь не вещь, не принадлежу ему. Но, я теперь и сама себе не принадлежу. Я часто думала об этом. Мне было все равно. Ровным счетом все равно. До недавнего времени.
- Если так, зачем же вы его выбрали, Кристина?
- Я его не выбирала. Я хотела его спасти. Это нормальное желание. Не допустить трагедии и страданий человека, которого ты знаешь с детства. Я считала его своим другом.
- Другом?
А Кристина продолжила, будто бы и не слышала заданного Эриком вопроса:
- Я не знала на что вы были способны. – С тихой задумчивой грустью молвила Кристина. - Я приняла ваши условия. Но не из-за страха. Не из-за жалости. Мною двигало иное чувство. – Она посмотрела в прохладные, отливающие ледяной синевой глаза.
- Вы назвали меня чудовищем, и это не было ложью. Ваш голос дрожал и срывался. Это был страх. Ужас. Вы предпочли мне другого. Молодого и красивого, богатого титулованного мальчика. А сейчас на мне нет маски, и вы говорите о других чувствах. Выходит, все изменилось лишь в момент, когда я избавился от нее?
- Вы не справедливы ко мне. Вы не представляете, как бы я была счастлива видеть вас прежним. – Опустив ресницы и робко улыбнувшись, ответила Кристина. - Но вы нравитесь мне и таким.
- Почему же вы были ко мне так жестоки?
- Я боялась, почему вы не хотите этого понять? Маска была лишь частью этого страха, но совсем не главной причиной. Театр жил легендами о призраке. Смерти, странные события. Мне было страшно. Я не могла поверить, что призрак и мой ангел – один и тот же человек. Возможно, вы уже забыли, но в тот вечер не я ушла от вас, а вы прогнали меня. В то мгновение, когда я готова была навсегда, без страха, по собственному желанию отдать вам свое сердце, себя, свою любовь. Возможно, тогда я еще плохо представляла себе физику любви. За это я и поплатилась. Я не могу осуждать вас. Должно быть, вы презираете меня за то, что произошло после, за то, какой я стала.
- Нет, - мягко ответил он с горечью. – Разве в этом есть какой-то смысл? Правда, теперь я сам не имею никакого права на чувства.
- Вы уже говорили об этом. Но так и не объяснили, почему.
- И не объясню.
Кристина посмотрела на него испытующе.
- Вы постоянно говорите загадками, играете со мною в какую-то непонятную игру.
- Отнюдь. Не могу вам рассказать всего. Но женщине со мною вряд ли сыщется место, Кристина. Сейчас я не имею права на ошибку. И на семью. И на любовь.
- Говорите, что угодно, но я очень рада, что вы живы. И меньше всего мне теперь хочется расставаться с вами.
У Эрика дернулся уголок рта.
- Если вы не будете против, я бы мог вас навещать. Что бы вы не томились скукой. Если вы согласитесь, конечно.
- Что же, и Москву покажете?
- Если вам будет угодно.
- А знаете, я, пожалуй, соглашусь. Здесь все такое необычное. И такое красивое. Чудесная зима, так много снега! – С детским восторгом щебетала Кристина, прислушиваясь к хрусту снега под полозьями. - Когда я была еще совсем маленькой, и папа был жив, там, где мы жили, тоже было много снега. Так же много белого, такие же сугробы!
Сани остановились за поворотом, Кристина, предчувствуя неминуемое расставание, сразу же замолчала.

* * *


Эрик едва выдержал целый день, целый пустой день без Кристины. Глупо было бы ехать к ней сразу же, на следующее утро. Показывать свою слабость и истинные чувства. Раскрыться как дураку, вот так, обнажив все уязвимые места.
Нет! Надо подождать. Хотя бы день. Да, да, а завтра поехать к ней, как и обещался.
Этот день Эрик провел никчемно. Не переодевался, не брился. Так и расхаживал по дому в халате. Мерил шагами комнаты. Как же тяжко! Кусок в горло не лез, завтракать не стал, говорить ни с кем не пожелал.
Скорее бы, что ли, завтра. Поехать к ней. Но, ни в коем случае, не выдавать ни жестом, ни словом, что скучал, что мучился.
Рано утром следующего дня послал Давида в гостиницу с запиской, чтобы предупредить, что заедет за нею в полдень. Додик, кажется, был даже не против своей новой роли, просветлел лицом, побежал вприпрыжку.
Ровно пять дней коляска с молодым вихрастым извозчиком останавливалась за углом между Петровкой и Неглинным проездом. Кристина совершенно невозмутимо проходила путь от парадных дверей до поворота, послушно садилась на сиденье к своему спутнику, и кучер трогал с места.
- У вашего виконта не возникло никаких вопросов?
- Обычно в это время он уезжает куда-то с Филиппом. До вечера его не бывает. А я страдаю от скуки.
- Если вы пожелаете, можем заехать куда-нибудь. В ювелирную лавку или в магазин готового платья. Одним словом, все, что вы пожелаете, будет ваше.
- Благодарю. Но думаю, это лишнее. – Веки ее красивых глаз прикрылись. Она казалась заметно сконфуженной. - Я не нуждаюсь ни в чем таком, дабы тратить ваши деньги. А вы богаты?
- Достаточно. Я готов приобрести все, что угодно, только бы ваше лицо озаряла улыбка.
- В таком случае, просто будьте рядом.
В первый день поехали на Боровицкий холм, задержались у Успенского собора. Во второй день прошлись по Арбату, Кристина пожелала непременно посетить кондитерскую. Сладости зажгли ее взор ничуть не меньше, чем могли бы это сделать дорогие каменья. Эрик лишь вздохнул, получив в который раз подтверждение, что Кристина так и осталась наивным ребенком.
По окончании пятого дня Эрик принял решение, что завтра к Кристине не поедет. Эти прогулки надо оборвать либо раз и навсегда, либо придать им другой статус. Кристина – женщина незамужняя, но живущая при мужчине. При такой ситуации Эрик приходится ей очередным воздыхателем. Мимолетное увлечение закончится тем, что виконт соберется обратно в Париж и увезет с собою любовницу. Оставаться Эрику снова с носом.
Второго такого предательства и потери любимой он не переживет. Если бы жить, да не видать больше никогда Кристину, одолел бы свой любовный недуг, выкарабкался бы. Пустота внутри – хорошее лекарство. Притупляет чувства, не дает особо разгуляться мыслям. И ведь жил. А здесь снова появилась она. Допустила до себя, да еще при каждой встрече улыбается, позволяет целовать руки, касаться себя, когда едут обратно, под предлогом, что замерзла, прижимается близко-близко. Такой муки он еще никогда не сносил. Приходится держаться из последних сил. А бесстыжая чертовка будит и будит греховных бесов внутри него. То закусит губку, то томно вздохнет, то оближет кончиком красного языка рот.
По вечерам, после их совместных прогулок Эрику было до того тяжко, что даже холодная ванна не помогала.
Собрав волю в кулак, встречи решил прекратить. Прожить без Кристины удалось ровно четыре дня. На пятый стало совсем скверно. Второго дня Кристина приезжала на Пятницкую. Долго стояла у ворот. Но хозяин к ней так и не вышел.
Нужно было что-то делать. Он отрывисто махнул Шмулику рукой, мол, тебе снова править, сидя на облучке, а сам пошел переодеваться и готовиться к встрече.
Ждать Кристину не пришлось. Она уже стояла на условленном месте, переминаясь с ноги на ногу, оглядывалась по сторонам.

На этот раз, коляска была закрытая. Окошки зашторены. Дверцу изнутри толкнула рука в черной перчатке. Кристина увидела ослепительно белый манжет с запонкой драгоценного, играющего разноцветными бликами, камня.
Она ступила на подножку, набрала полные легкие воздуха, подалась вперед, и дверца захлопнулась.
Глубокий вздох был очень кстати. Потому что, как только она оказалась на мягком сиденье, как только почувствовала рядом уже такой знакомый запах одеколона, горячее дыхание, то не сговариваясь они оба кинулись в объятия друг друга. Он впился в ее рот, она с жадностью в его губы.
Когда Кристина пришла в себя, понимая, что задыхается от нехватки воздуха, коляска уже тронулась с места, плавно покачиваясь на высоких рессорах.
Она всхлипнула, закрыла лицо руками.
- Почему вас так долго не было? – Тихим вздрагивающим голосом спросила она. - Я думала, что больше никогда вас не увижу.
Эрик обнял ее, погладил по плечам, Кристина прижалась к его груди.
- Куда мы едем?
Он ответил не сразу. Видно, тоже был не в себе.
- Куда вам угодно?
- Мне ровным счетом все равно. – Шепотом ответила Кристина, испытывая счастье в крайней степени и улыбаясь. Он все равно не видел. Из-за зашторенных окошек в карете царил полумрак, она прижималась к его груди, и слышала учащенный стук сердца.

Всю оставшуюся дорогу вопросов больше никто не задавал. Слова бы были лишними, не было возможности, да и некогда было их произносить.
Когда коляска остановилась уже у знакомых чугунных ворот, дверца открываться не спешила минут пять. Извозчик на козлах терпеливо ждал, насвистывая себе что-то под нос, вертел в руках хлыст, две тонконогие иссиня-черные лошади помахивали хвостами, прядали ушами.
Наконец, дверь открылась, слегка покачивающийся Эрик ступил на снег, протянул даме руку. Кристина вышла, смущенно поправила шляпку.
В доме было уже все знакомо и узнаваемо. Все та же обстановка, все те же картины, знакомый юфтевый диван с выгнутой спинкой. Гостья подошла к уже не раз виденному роялю, подняла крышку с клавиш, сыграла несколько аккордов, обернулась к сидящему позади Эрику. Румяная и слегка растерянная, как-то по-особому улыбнулась.
- Скажите, как вам здесь живется?
Хозяин сидел на стуле, закинув ногу на ногу, сцепив пальцы на коленке. Едва заметно пожал плечами.
- В целом, неплохо.
- А мне здесь очень нравится. Я была бы очень рада жить в таком доме.
Ее собеседник поднялся, подошел к ней, взял за руку, и сказал:
- Так оставайтесь.
Кристина прерывисто вздохнула, дотронулась до его волос, потом до щеки. Эти касания горячей кровью ударили в виски, отозвались у него в груди радостной дрожью. Сердце сладко и томно замирало от какого-то неясного предчувствия. Кристина крепко прижалась к его плечу щекой, и зашептала:
- Только я не хочу обмана. Не хочу жить с двумя. Это пакостно. Я и так много раз ошибалась. Довольно. Не знаю только, захотите ли вы видеть меня подле себя всегда. Впрочем, я все равно от него уйду. Я решила. Недавно. Но не жалею. Благодаря вам. Слышите?
Голос ее был печален и ежесекундно вздрагивал. А слышит ли он ее и слушает ли, она никак не могла понять, потому что глаза Эрика были опущены, длинные ресницы подрагивали, пальцами обеих рук он сжимал ее запястье, и слегка касался его губами. Наконец, Кристина не выдержала, рывком высвободилась из его рук, привстала на цыпочки, прильнула всем телом, обвилась руками вокруг его шеи, и жадно прижалась к устам. Половицы в это мгновение закачались, потолок поплыл и грозился вот-вот перевернуться, стены, будто растворились, давая больше простору, а время замерло.



* * *

Пробудившись от слепящего солнца, бьющего в глаза через незашторенное окно, Кристина обнаружила, что уже позднее утро. Спальня была ей знакома, разве что в первый раз знакомство с этой комнатой происходило при совсем других обстоятельствах. Тогда, в одиночестве, она успела преотлично ее рассмотреть и изучить, вчера же она не нашла здесь ничего уже виденного, смотреть по сторонам не приходилось вовсе.
Сладко потянувшись, улыбнулась каким-то своим мыслям, перевернулась на другой бок, и осталась в полном разочаровании. Вторая сторона кровати сиротливо пустовала. Кристина села, обхватила голову руками. А что если все это было лишь сном? Но тот час же отыскала взглядом один чулок, свисающий с деревянной ширмы, на створках которой были изображены какие-то райские кущи, пестрые птицы и упитанные белотелые девы, играющие кто на арфе, кто на свирели. Она, зарозовев, припомнила, при каких обстоятельствах сей предмет ее туалета мог оказаться там. Для сна было чересчур правдоподобно.
Похоже, придется потрудиться, что бы отыскать прочие интимные составляющие своего туалета.

Зато, на стуле очень аккуратно сложенный, лежал бордовый халат. К немалому удивлению Кристины, совершенно новый и женский. Неспешно одеваясь, Кристина думала о том, что выходит, Эрик заранее обо всем позаботился. Значит, не сомневался, что он ей понадобится, что все произойдет именно так.
Выйдя из спальни, наткнулась на невысокого кучерявого мальчишку. Страшно смутилась. Затуманенный мечтами взгляд не сразу признал в ребенке уже знакомого ей Давида.
Мальчуган хитро подмигнул ей, улыбнулся, и дабы не смущать барышню, побежал себе дальше.
Эрика Кристина нашла в столовой. Завтракать он не завтракал. Стол был нарыт на две персоны, но блюда не тронуты. Хозяин хоть внешне и выглядел вполне спокойным и невозмутимым, выхаживал по комнате, помахивая кистями от халата, явно был чем-то обеспокоен. Увидел Кристину в дверях, рассеянно улыбнулся. Девушка выглядела более жизнерадостной, так и лучилась вся, подошла к столу, накрытому белоснежной скатертью, взяла рогалик, начала намазывать на него масло. Есть, и правда, жутко хотелось. Уж если не случилось вместе проснуться, то хоть позавтракать вместе. Но Эрик разделять с ней трапезу не спешил.
- Ты выглядишь очень мрачным, - отпив из чашечки кофе и вытерев губы салфеткой, заговорила она тоном крайнего волнения. – Я решительно не понимаю, в чем причина. Может быть, во мне? Тогда, умоляю, скажи, как есть.
Он закрыл глаза, и лицо его мучительно исказилось.
- Нет, Кристина. Причина во мне. Я боюсь, что теперь не смогу отпустить тебя обратно и допустить, чтобы ты вернулась к виконту.
Кристина, наблюдавшая все это время за ним, подошла к нему, прильнула лбом к плечу, постояла так несколько секунд, потом подняла на него глаза, в которых так неистово горела сейчас жизнь, едва заметно улыбнулась, приподняв уголки губ, и тихо, но убедительно ответила:
- А я теперь от тебя никуда и не уйду.
- А как же твой виконт? Оставишь в неведенье?
- Я буду рада, наконец-то, освободиться от этой ноши, которую сама себе избрала.
- Не слишком ли поспешно ты приняла решение, Кристина? Вдруг после пожалеешь, да будет поздно.
- Я не стану ни о чем жалеть. Только, пожалуйста, пусть он не будет ничего знать.
- Как же это возможно?
- Очень даже возможно. Он же здесь не навечно. Я думаю, до весны он не выдержит. Скоро уедет. Он говорил, что задерживаться здесь не думает. А меня он, кажется, и вправду решил оставить здесь. Если не решил, то думал. Ему так удобнее. Ну а если не здесь, то увезет во Францию, снова запрет в какой-нибудь золотой клетке. Я же буду ему мешать, на содержанке он жениться не станет. Так что мне мешает облегчить ему выбор? Скажу, что мне здесь понравилось. Что я останусь здесь до следующего его приезда. А захочет снять мне дом или квартиру – откажусь. Я лучше вовсе впроголодь буду жить, чем на его средства.
- Ну, положим, жить впроголодь я тебе не позволю.
- Все равно от него ничего не возьму.
- Нет, позволь ему снять тебе жилье. - Глаза у Кристины сделались большие, испуганные, а тон Эрика остался прежним, спокойным, вдумчивым. - Он будет знать этот адрес, где тебя искать. А потом, когда он уедет, я заберу тебя сюда, к себе. И никто не сможет тебя найти.
Она просветлела, широко улыбнулась.
- Ты прав! А я напишу ему в Париж, что хочу его забыть, и что не намерена так больше жить, гордость моя сильнее, а из Москвы я уезжаю. А куда, бог весть. Пусть не ищет.
Эрик покладисто кивнул, оставшись доволен ее рассуждениями. Нагнул голову, вдохнул аромат ее волос, Кристина поцеловала его в подбородок, потом в шею, потом в уголок губ. Тесно обнявшись, они бы могли еще долго так простоять, позабыв про завтрак. Но Кристина вдруг встрепенулась, и отстранилась, густо покраснев.
В дверях столовой обрисовывался высокий широкий силуэт соседа Эрика. Когда двое воркующих, будто голуби, отпрянули друг от друга, силуэт уверенно шагнул в комнату, поприветствовал присутствующих.
- Черт знает что, - негостеприимно сказал хозяин и поплотнее запахнул халат. – Пускают всех, кому не лень, и не докладывают.
- Додик впустил меня. А о моем приходе, вроде, сам всегда просил не докладывать. Я слишком часто у тебя бывал до недавнего времени, что бы быть здесь гостем. И все-таки, прошу меня извинить. Я не намеренно помешал вам с этой очаровательной дамой. – Кажется, Витольд большого значения недовольному тону Эрика не придавал. - Милая мадмуазель, счастлив снова с вами встретиться. – Учтиво приложился губами к ее руке.
Кристина присела в реверансе, и никак не могла справиться с смущением. От того, почти сразу же покинула столовую, оставив мужчин наедине.
- Последнее время как я не пытался с тобою поговорить, все никак не складывалось. Я понимаю, все твое время было отдано другой особе. Разве тебе было дело до старика Витольда?
- Пожалуйста, давай без лирики.
- Так вот какая она, та единственная, кто отняла твой покой и душу. Но я не буду лгать, я очень рад видеть тебя счастливым, хоть ты сейчас это и умело скрываешь и не желаешь, чтобы твою радость с тобою разделил кто-то еще. Что бы ни было в твоей жизни в прошлом, поверь, теперь оно забудется. Однако ответь мне на один вопрос – когда ты в недавнее время думал о делах?
- Полагаю, именно за ответом на этот вопрос ты пришел? Тебе так не терпелось узнать? Да если бы хоть и не думал, что с того? Я ведь тебе ничего не должен. Я нигде не подписывался быть твоим вечным невольником. Я свободен, а это значит, что я могу делать то, что посчитаю нужным.
- Могу я узнать, что ты считаешь нужным сейчас? Я и не думал отнимать у тебя заслуженное счастье. Наоборот, я рад за тебя. За длинную жизнь я научился распознавать простое паскудничество и истинные чувства. Но ты забыл Эрик, что я однажды говорил тебе. Совершишь непростительную ошибку, будешь жалеть.
Эрик устало потер покрасневшие от недостатка сна глаза, уныло вздохнул.
- Ты молод, непременно будут дети. Хотя, я прекрасно понимаю, что все мои слова сейчас для тебя не больше, чем пустой звук. Я сам когда-то любил, она занимала все мои мысли, я представить не мог, как можно жить без нее. И знаю, как тяжело принять всю правду. У нас слишком сложный выбор. Как у иноков, посвящающих себя Христу. Нужно сделать выбор – отречься ли от всего мирского, от женщин, от семьи, либо сохранить истинного себя, продолжать делать то, ради чего ты пришел в этот мир, продолжать делать то, что лучше всего умеешь делать.
- Я не буду ни от чего отрекаться. – Коротко ответил Эрик.
- Хорошо. Я не принуждаю тебя. Только будь готов к тому, что с этого момента твоя жизнь будет другой. На тебе будет ответственность не только за свою жизнь, но и за сохранность и покой дорогой сердцу женщины, а в дальнейшем, возможно, и детей.
- Я сумею о них позаботиться.
- Хорошо, – покорно покивал Витольд. – Может быть, так даже лучше. Иначе, я бы не осмелился завести разговор о том, о чем хотел на самом деле. Эта мысль уже давно меня занимает. Я тебе верю, ты сможешь позаботиться о себе и о ней. Но ты ведь не сможешь всю жизнь скрывать от нее настоящего себя? А ты говорил, что Кристина выходила на сцену?
- Она пела. У нее чудесный голос.
- То есть, она хорошая актриса?
- К чему ты ведешь разговор? – Нахмурил брови Эрик.
- Ты знаешь, я долго думал. Нам не хватает женщины. Красивой смышленой. Эта роль в наших «спектаклях» у нас вакантна.
И Эрик, кажется догадался. Брови сразу же от удивления поползли вверх.
- Что? Нет, эта роль не для Кристины! Даже не думай об этом.
- Давай спросим у нее самой?
- Нет! Не смей. Я не позволю. – Эрик сжал кулаки.
И спор наверняка бы продолжился, если бы его не прервал Кристинин голос. Она переоделась в коричневое кашемировое платье (оказывается, Эрик и правда, позаботился о ее гардеробе, и ее ждало множество нарядов), и сейчас, вернувшись в столовую, пребывала в крайней степени недоумения.
- О чем вы хотели меня спросить, господа?

Кристина ждала ответа и заметно нервничала. Ее обворожительно хорошенькое лицо искажалось, будто от боли, она искала ответа то в глазах Эрика, то во взгляде Витольда.
Но Эрик никакого желания отвечать на ее вопрос не выказывал, все больше уклончиво уходил от ответа.
- Нет, я бы хотела знать. – Ее глаза приняли умоляюще-детское выражение. - Вы говорили обо мне. Хотели что-то спросить. Я невольно слышала. Но сейчас молчите, как заговорщики. Как это понимать?
Зато Длуголенский отозвался без всякого колебания.
- Я с радостью расскажу вам об этом, милое дитя.
- Не забивай ей голову. Ни к чему.
- Эрик, я считаю ее самой лучшей претенденткой.
- Позвольте! Вы говорите так, будто меня здесь нет. Но я здесь. Вы переходите все грани, в комнате присутствует дама, извольте уважать. – Голос ее надорвался от возбуждения, кулачки сжались, губу девушка решительно закусила в порыве возмущения.
- Характер! Настоящий, живой, вспыльчивый.– Вздохнул с улыбкой Длуголенский, и посмотрел на Эрика. – Можно не сомневаться, что из всех, окружающих тебя женщин, ты выбрал дамой своего сердца именно ее. – И ласково обратился к барышне. - У нас есть к вам небольшое деловое предложение Кристина.
В знак протеста Эрик отвернулся к окну, и начал нервно стучать костяшками пальцев по раме.
- Какое?
- Это касается небольшого дела.
- Дело? Что нужно сделать?
- Ничего особенного. En un mot, то же, что вы делали на сцене. Играть, мадмуазель Кристина. Если не ошибаюсь, вы актриса, и у вас великолепный актерский талант от Бога. Просто, играть роли. А все остальное сделают за вас.
Кристина растерянно захлопала угольно-черными ресницами.
- Положим, о том, что я играла на сцене, вам рассказал Эрик. Но вот о том, что вы имеете отношение к театру, я не знала.
- Это не театр, Кристина! – Не выдержал Эрик, резко развернувшись к ней на каблуках. Окинул гневным взглядом Длуголенского. – Тебе не нужно знать... Поверь, скверность и глупость.
- Если это касается тебя, то боюсь, мне нужно знать. – Недоумевая о причине его волнения, произнесла Кристина. – Тем более, что скверного в театре?
- Дорогая Кристина, - вмешался Витольд, откашлявшись. Подошел к ней, учтиво взял милое дитя под локоток. – Вы правы, ничего дурного в игре – любой – нет. Вам ведь нравится играть, примерять разные роли? Эрик прав, это не сцена, и это не театр. По крайней мере, в том понимании, к которому многие привыкли. Это тоже спектакль, но он разворачивается на подмостках жизни, Кристина. Но уверяю вас, роли у вас будут самые лучшие. Правда Эрик, ты ведь отведешь этой молодой чудесной особе самые прекрасные роли? У вас получится, Кристина. Я верю вам, вам нельзя не верить. А за свою игру вы, несомненно, будете щедро вознаграждены.
- Простите, я вас не очень хорошо понимаю.
- Есть на этом свете люди, которые всю жизнь тратят на то, что бы набить свою мошну деньгами как можно плотнее. Любыми способами. А есть те, которые при помощи маленьких невинных «спектаклей» делают обратное. Иначе было бы слишком скучно.

- Господа, вы что, воры? – Спросила она обрывающимся от волнения голосом.
Эрик болезненно вздохнул. А Длуголенский, кажется, ничуть не расстроился этакому заявлению в свой адрес.
- Что вы, мое чудесное дитя! Вы слишком поспешны в выводах. Не следует принижать способности вашего дорого друга до банальных воровских. Этот контингент обитает в несколько ином месте. А ваш добрый знакомец чудесный умелец и мастер карточной игры. Фокусник, - разъяснил он девице, чтобы было более понятно. - Впрочем, как и ваш покорный слуга. Разве что, я уже стар, а Эрик молод и полон сил. Кроме того, должен отметить его живой ум, смекалку и воображение. Вы знаете, есть такой сорт людей, которые не могут жить без опасности, без остроты ощущений. Почему бы не использовать тот дар, которым наградил Господь? Вас, например, он наградил красотой и голосом. Верно? Вам было хорошо и приятно выступать на сцене. Все потому что, Господь вложил в вас то зерно, которое сумел рассмотреть ваш учитель. Он умело и заботливо взращивал его, и вы зацвели. Случись недоразумение и беда, выдайся вам неправильный случай стать швейкой или прачкой, вы бы претерпевали страшные мучения и корчи. А все почему? Потому что эта земля родила вас для другого, у вас другой путь. Идти по чужому пути так же мучительно, как идти необутым по раскаленному углю. Увы, понять, для чего и зачем ты создан Творцом, для какого дела, дано не каждому. От того и мучаются множества людей неверной жизнью вплоть до самой смерти, так и умирают, не познав себя, не почувствовав запах счастья. Считаете это правильным? Кто-то плотничает, кто-то лицедействует. Разве есть в его деле что-то дурное, преступное, можно ли его за это укорять? – Эрик заметно поморщился. Это так непросто, понять истинный смысл. Претерпеть столько испытаний – девять месяцев томления в материнской утробе, пути и муки непростого детства и отрочества, ненависть и непонимание окружающих, любовные невзгоды. Он, видно и, правда, свой смысл уже отыскал. Но верный ли? Может быть, его дети (если им суждено придти на эту землю) смогут отыскать этот загадочный смысл, и для них он будет иным? - Вот и людей вроде нас, дорогая моя девочка, нельзя попрекать. Не буду держать ответ за всех, могу сказать лишь за тех, кого знаю. Но душегубством мы не занимаемся, обделенных и несчастных не притесняем, а ежели сделаем так, что кошели одурманенных богатствами толстосумов чуть отощают, то греха в том не вижу. А Эрик человек умный, «пьесы» он свои строит чрезвычайно забавно и умно. Всякий залюбуется. Если б вы только знали…
- Довольно! – Властным тоном оборвал его Эрик. Взгляд у него был влажный, мутный, краска с лица сбежала, и он делался все бледнее и бледнее, губы подрагивали.
Кристина, жестокое создание, молчала, и на него не глядела. Лишь прижимала белые руки к груди.
- Довольно Витольд. Не мучь ее больше. Ты и так много сказал. Теперь того не поправить. Если ты, Кристина, после всего услышанного, пожелаешь сейчас же покинуть это место, я тебя неволить не стану.
- Это то, о чем ты мне не хотел говорить? – Наконец, разомкнула она уста. Эрик упрямо молчал. Видимо, считал, чем меньше он произнесет теперь слов, тем будет им обоим лучше. – Уходить я сейчас никуда и не подумаю. Пожалуйста, - обратилась девушка к Витольду, - позвольте нам поговорить вдвоем.
Тот уступчиво кивнул, и вышел, притворив за собою дверь.
- Кристина, иногда бывают ситуации, которые заставляют нас поступать не совсем так, как хотелось бы. Мне приходилось расти не в таких условиях, как все, мне приходилось выживать. Я не хочу себя оправдывать, но я не идеален, и не свят. И сейчас ничего не изменилось. Волк, взращенный в волчьей стае никогда не станет домашней собачонкой. При любой удобной возможности он набросится на овечку, чтобы перегрызть ей глотку. Потому что это в его крови…
- Постой себя корить. Не надо. Я хочу знать, в чем, на самом деле, состоит твое занятие.
Эрик ответил не сразу, колеблясь и сомневаясь.
- Я не знаю, как тебе объяснить, Кристина. Иди сюда, - он скинул халат прямо на пол, оставшись в одной рубашке, жилетке и брюках, подошел к резной жардиньерке красного дерева, на которой стояла увесистая эбеновая шкатулка, извлек из нее что-то, вернулся к столу. – Присядь. – Сел сам. В руках у него была колода. Он бросил ее на стол, быстрым движением руки проделал какую-то манипуляцию, и карты легли ровным красивым веером. Таким аккуратным, что Кристина залюбовалась. Невольно впилась взглядом в цветастую рубашку карт. Эрик же, взявшись за самую крайнюю карту едва заметно поддел ее чуть вверх, за ней колыхнулись остальные, и в мгновение ока колода легла картинками вверх. Кристина только вздохнуть и успела. Так и застыла, позабыв выдохнуть. – Видишь, это мир. Особый мир. В нем есть тузы, короли и дамы, есть десятки и шестерки. Каждая из карт живет своей жизнью, у каждой своя роль. Ты думаешь это простые картинки? Нет.
У Кристины и в мыслях не было, что это просто картинки – дамы на картах были такие томные, румяные, алые чуть приоткрытые губы приковывали к себе взор, мужественные короли смотрели сурово и задумчиво, а в глазах юных валетов играли бесовские искорки. Чем дольше смотришь, тем больше кажется, что вот-вот кто-то из них моргнет или повернет голову, устремит свой взор прямо на тебя.
Кристина подперла кулачком щеку, и кажется, позабыла обо всем на свете, с интересом рассматривая веер карт.
- Это мой театр. А они – актеры. Однажды я попытался создать свое царство Мельпомены. Но его у меня отняли. На этот раз это у меня не отнимает никто. Смотри, - Эрик быстро, одним пальцем вытянул из колоды червовую даму, в русых волосах которой алел большой мак. Показал ее Кристине, затем поставил на ребро и медленно, не меняя положения карты, протянул ее по скатерти. Ничего особенного. Прошло, кажется, не больше пяти секунд.
После этого перевернул лицевой стороной, и Кристина ахнула. Перед ее глазами лежал румяный червовый валет с залихватски подкрученными усами.
- О господи! Но как? Как ты это сделал? – Изумилась она.
- Долго объяснять. – Подмигнул ей ее собеседник. – Может, когда-нибудь, в другой раз…
- Это фокус?
- Да, это фокус. – Тихо ответил Эрик, ласково поглаживая кончик карты. Похоже, общение с картами действовало на него успокаивающе. – Можно назвать это и так. Только его не показывают в цирке. Этот фокус не для зрительских глаз.
- А что ты еще умеешь? Покажи! – Тоном капризного ребенка воскликнула Кристина.
- Кристина! – Осуждающе нахмурил он брови. – Не считаю это хорошей идеей.
- Мне правда интересно.
Пока Кристина неотрывно следила за его быстрыми умелыми движениями рук, Эрик никак не мог понять, что теперь будет дальше, что ждет его и Кристину теперь? Наконец, он собрал колоду, положил рядом со своею правой рукой, и внимательно посмотрел Кристине в глаза.
- Ну что ж, как видишь, Витольд тебе не лгал. А я снова предстаю перед твоими глазами не в самом лучшем образе. И если ты теперь решишь больше никогда не появляться в этом доме, не пожелаешь ни говорить со мною, ни видеть, я пойму.
- Ты не можешь без этого жить? Значит, живи с этим. Я не хочу, чтобы из-за меня ты потерял себя и прожил чужую жизнь, претерпевал мучения. Я сама грешна, и любой вправе кинуть в меня камнем. Так разве в моем праве кидать камни в тебя?
- Но, полагаю, теперь твой виконт покажется тебе агнцем божьим, и ты раздумаешь от него уходить.
- Вовсе нет. Я ведь сказала, что приняла решение. И не склонна его менять. Разве я не дала тебя понять этой ночью, что я сделала выбор?
- А как же вот это все? – Он указал коротким отрывистым движением на колоду карт.
- Пока не знаю. Но мне понравились твои «фокусы». А если вы оба расскажите мне обо всем более подробно, как знать, что я подумаю после.
- Разве ты не презираешь меня?
- Нет. Люблю. Любым.
Глаза ее не лгали, и Эрик без тени сомнения верил ей. Если говорит, что любит, значит, действительно любит. Кристина была очень хороша в эту минуту. Решительная, не терпящая возражений, и вместе с тем по-детски открытая, обожающая. Неудивительно, что она пробуждала чувства сразу во многих мужчинах. Видно, это такая женщина. Ей многое дано от Бога. На других и внимания не обратят, а ей суждено купаться в лучах мужского внимания всю свою жизнь. Мало, что красива, так еще и греховно притягательна. Кристина, Кристина…
- …Если ты вдруг, по каким-либо причинам, все-таки согласишься остаться со мною, я не хотел бы, чтобы ты принимала в этом участие.
Кристина же мечтательно закатила глаза, чем совершенно обезоружила Эрика.
- Я так давно не играла. Не была на сцене. А вдруг, это действительно мой путь, предначертанный Богом? Я не хочу умереть на чужой тропинке.
- Это яд. Попробовав однажды, ты отравляешься, и потом тебе уже будет не вернуться обратно. Я уже отравлен, и вряд ли излечусь. Но у тебя пока еще есть выбор. Впрочем, это твой путь. И решать тебе.
- А почему ты решил заниматься этим именно здесь?
- Так уж случилось. – Эрик сложил руки на груди, и откинулся на спинку стула. - Слишком много воспоминаний. Когда возвращался, думал, надолго не задержусь. Но уехать не смог. Слишком сильна ностальгия. А дела здесь можно поднять споро. Если захотеть. Большая часть населения - чистые дикари. Живут по первобытным инстинктам – размножение, голода и страха. О душе не заботятся. К прекрасному не тянутся. Это, как известно, ведет ко всякому изничтожению душевной материи внутри человеческого тела. Ставит homo sapiens на одну ступень с животными.
Очень многие здесь не образованы и совершенно неграмотны. Такие часто промышляют примитивным разбоем, обитают на определенных территориях. В кабаках у них смрадно и грязно, полы заплеваны. Они сами же плюют себе под ноги, едят протухшую требуху, ходят в отрепьях. Здешние люди охочи до спиртного. Почитают сей продукт выше бога, от того чаще русский мужик слаб умом, потому что, как здесь говорят, пропивает его. За бутыль сивухи здесь можно окрутить многих. Пьют здесь не только голодранцы, но и высшие чины, и даже генералы. А последние, пожалуй, куда больше и безжалостнее простых мужиков. От того, видно, это земля и не знает отдыху. Идут и едут сюда все, кому не лень. Потому что знают, если будут жить по уму, то быстро найдут свой шесток, на котором будет удобнее всего. А бедняки или люди без маломальского чина здесь за людей не считаются, они будто и не живые вовсе, помрет – никто не заметит. Жизнь таких «людишек» лишена смысла, их не видят, с ними не считаются. Они либо спиваются, либо вешаются. Которые хоть сколько-то образованы и имеют немного ума, живут несколько иначе. Есть здесь еще интересные субъекты. Те, которые по какой-либо причине обогатились: на разбое ли и крови, или на обмане. Еще есть торговцы - купцы, у тех выгода стоит главнее всего. Они яростно наращивают себе брюхо, мелочны и чрезвычайно жадны до богатства. Вероятно считая, что они смогут унести его с собою в могилу. Ума у большинства таких людей тоже почти нет. Таким как раз один путь ко мне в «клиенты». Их жальче всего. – Кристинины глаза округлились от удивления. - Но вместе с тем, немало и необыкновенных людей. Земля здесь жирная, плодовитая. Взращивает порою уникальных сынов. Но, как известно, всеми благами нужно уметь с умом распоряжаться. А как гласит еще одна максима – бодливой корове бог рогов не дает. Вот бог и не дал русским того самого главного, благодаря чему они бы смогли возвыситься над всеми прочими, а главное, по достоинству распределить все то, что дано им свыше Что уж поделать. – Он отчего-то уныло вздохнул, и замолчал.
- Я не понимаю. Зачем же ты живешь здесь, если это такое ужасное место?
- Разве я сказал «ужасное»? О нет. Наоборот. Куда хуже, что несчастное. Европа цивилизованнее, но слабее. А эта страна, будто проклята, обречена уже многие столетия, но до сих пор стоит, держится, не рушится. Одним словом, настоящая женщина. Такую сложно сломать. Она сгибается, но выстаивает. У нее одна беда - мужчины. Они же ее, когда-нибудь, и погубят. Потому что, так уж вышло, женщина всегда прогибается под мужчин. А мужчины охочи до войн и крови. Такова их природа. Женщина же живет другим. Она преданная жена, да мать. Существам с такой природой никогда друг друга до конца не понять… - Хотел еще что-то сказать, но замолчал.
Кристина усердно морщила лоб, и Эрик, посчитав, что боле нет нужды утруждать ее непростыми размышлениями, хлопнул в ладоши, позвав Длуголенского. Будет ему томиться без дела, поди, ожидает Кристининого ответа.
Кристина без тени смущения дала ответ легко и ясно. Сказала, что польщена таким предложением, но вынуждена еще подумать. Витольд Длуголенский лишь развел руками:
- Что ж, не буду лгать, я чрезвычайно расстроен. Вы, матушка, были бы украшением всего нашего дела. Да и сего дома. Я был бы рад, если нам случалось бы чаще вас видеть.
Ну, на этот счет было проще. Потому что, отныне Кристина намеревалась бывать здесь часто, а может, и вовсе остаться.


* * *


И произошло это ровно через две недели. Когда Кристинин любовник и его брат уехали обратно в Париж. Кристина поступила так, как и задумывала. Поговорила с Раулем. Видно решила уже на нем опробовать совершенство своего дара, чтобы узнать, ту ли тропку уготовил ей Творец или же нет. Выходило, что ту. С ролью она справилась замечательно, и виконт поверил ей сразу же, не заподозрив ничего дурного. Наоборот, чрезвычайно обрадовался, что содержанка сама решила все его проблемы. Не стала упорствовать, не лила слез. Далекая снежная страна оказалась очень похожей на ее родину, и мадмуазель Дае решила остаться здесь на еще какое-то время, возвращаться в Париж ей было тяжело, да и не хотелось снова встречаться лицом к лицу со своим прошлым. Нормальное желание для измученной терзаниями, слабой женщины.
Рауль просиял. Долго признавался Кристине в любви, та искренне кивала, томно вздыхала, опускала ресницы, во всем соглашалась.
В общем, порешили на том, что будут писать друг другу письма. Рауль убедительно произнес полную чувства речь о том, что не оставит ее тут надолго, уж будь, Кристина, уверена. Обязательно будет к ней приезжать.
Виконт снял своей обожаемой Кристине в Соколовском переулке чудесные апартаменты в доме у одной французской подданной. Решил, что лучше варианта не найти. Девушка сухопарой несколько гнусавой женщине понравилась, да и Кристина, кажется, была очень с ней мила. Лишних вопросов француженка задавать не стала, так как была сама из тех дам, что уже много лет жила со своим супругом лишь в гражданском браке.
Виконт покинул Москву с легким спокойным сердцем. Кристина приезжала на вокзал, чтобы его проводить, всплакнула, попрощались быстро, толком и не простившись. Филипп торопил брата. Так и осталась худенькая фигурка стоять на перроне, утирая платочком обильно текущие по щекам слезы.
А следующим же утром новая, еще не обжившаяся съемщица распрощалась с француженкой. Вещи – все больше шляпные коробки, да наряды, в коляску таскал невысокий кудлатый мальчишка лет двенадцати (а может, и больше, кто их недоростков поймет). Управлялся с работой шустро, что-то напевал себе под нос. И коренастый большеглазый парень лет двадцати пяти, чем-то жутко похожий на низкорослого мальчонку. Если б были одного возраста, поди и не отличить было.
Мадмуазель Кристина простилась с уже немолодой и совершенно некрасивой (но чуткой и доброй) женщиной, сказала, что решилась уехать из города – приняла решение ночью, а юноше, что еще вчера был здесь, отпишет обо всем сама – и где ее искать, и отчего решила променять такой замечательный дом на дорогу.
Вечером того же дня Кристина уже находилась в доме Эрика, и всем его обитателям была представлена, как законная хозяйка.
Додик был занят замечательно приятным делом. Перетаскивал все те же огромные коробки – части Кристининого туалета, из коляски в ее комнату.
Остальные были в гостиной. Рыся по коридору порожним во двор, а со двора с коробками, слышал обрывки разговоров, протекающих внутри комнаты. Дверь была прикрыта, но через щелку голоса вполне отчетливо различались.
Сначала Витольд предлагал выпить за здоровье новой и единственной хозяйки, потом обратился к Эрику. С чем - Давид уже не слышал. Нужно было как можно скорее перетащить хозяйкины богатства.
В другой раз что-то говорила Кристина. Такой мягкий нежный размеренный голос. Как соловушка поет. А смех у нее, как звон колокольчика. Грех не заслушаться. И Додик заслушался. Замедлил шаг. Благо, бежал во двор, коробки руки не тянули. Кристина всех благодарила. Сказала, что быть здесь хозяйкой – для нее честь и радость. Послышались глухие хлопки в ладоши, а потом Шмуликов густой голос: «ты хозяин, уж поцелуй, что ли, свою хозяйку, ну что б все, как положено! А-то что ж, не по-людски что ли». Кристина коротко засмеялась, а потом наступила тишина. И Давид догадался, что там происходит, от странного колыхнувшегося в груди чувства, закусил губу. Очень Эрику повезло с хозяйкой. Просто королевишна.
Закончив с коробками, Додик тихонько присел перед дверью – отдохнуть (на самом деле, было страсть, как интересно). Зажмурился, прислонился спиной к стене, и обратился в слух.
Оказывается, среди всей радости сыскалась и ложка дегтя. Недовольным появлением Кристины остался лишь Яков – сын Витольда. Тип еще тот. Давид его терпеть не мог за какую-то звериную угрюмость. От таких никогда не знаешь, чего ждать. Нелюбовь была взаимная. Яков маленького жиденька страшно не любил. Шипел на него сквозь зубы, плевался нехорошими обидными словами, а если тот попадался ему под горячую руку, так и вовсе отвешивал то тумаков, то больной подзатыльник, а иной раз и по загривку заедет. Ну что с таким зверем делать? Додик его побаивался, и старался на глаза не попадаться.
Вот и сейчас Яков был, кажется, не в духе. Цедил слова, да все больше с каким-то задним смыслом. Нехорошо посмеивался. А о Кристине сказал, что ей здесь не место, добра от этого не будет, потому что, где черт не поможет, так бабу пошлет. Жди беды.
Вмешался Шмулик. Сказал, что здесь не корабль. Глупые предрассудки – ерунда. Беда бедою, да только черт с ней, не страшна, обойдут как-нибудь. В общем, заткнул Яшке глотку, и от этого Додик гордо выпятив подбородок, улыбнулся. Не зря же Эрик Шмулика при себе держит. Его брат такой!
Но Яшкина подлость, кажется, возымела действие. Все притихли, больше не говорили, не смеялись. Звенело стекло. Но радости больше не было.

С Кристиной в доме стало совсем хорошо. Додика и раньше-то Эрик любил, никогда не бил, и голоса не повышал – катался он, как сыр в масле, а теперь и вовсе стало раздолье. Делать особо было нечего.
Хозяин с хозяйкой спали до самого обеда, Эрик уезжал куда-нибудь теперь редко, все больше ходил с блаженной улыбкой. Если было не сыскать Эрика, то было не сыскать и Кристину. Хозяйка все время была румяная, пела песни, играла на рояле. Хоть она и проводила почти все время в хозяйской спальне, про Давида не забывала.
С мальчишкой она подружилась еще в ту первую встречу, и теперь была ему благодарна за все. Видела в его карих, таких же огромных, как у нее самой, глазах какие-то особые искорки. Знала, когда она его гладит по голове, Додик в блаженстве аж мурлычет. Потому, то за плечи его обоймет, по чуб взъерошит. Не обижался совсем, а наоборот, радовался, даже тогда, когда она его, будто девчонку, звала на кухню помогать готовить гусарское печенье.
Налюбившись за все одинокие годы, и упившись за несколько месяцев беззаботным счастьем, Эрик вернулся к своим делам. А Кристина теперь все чаще бывала одна. Было видно, что с непривычки тосковала. Ходила приведеньем. Эрик ей, по прошествии этого времени честно признался, что жить так больше не хочет. Желает видеть ее своею женой, по полному закону взять в жены не сможет, потому что сам себе никто, толком про себя ничего не знает, но это все легко устроить. Главное, ее согласие. И Кристина снова ожила. Стала готовиться к этому событию.
Не остался в стороне и Шмулик, сразу сказал хозяину:
- Дай волю, батюшка, Шмуэль Зильбер тебе такую свадьбу устроит, что всю жизнь помнить будете! Ты только нашего брата не забывай, а я уж расстараюсь в полную силу. Мне для тебя ничего не жалко.

А когда Эрика рядом не было, Кристина искала Додика, непременно звала к себе, то чаем с конфетами, да шоколадом напоит, то одарит какой-нибудь безделушкой.
- Посиди со мною, дружочек, – мягко и ласково говорила она, будто сыну. Видно было, что Кристина давно уже вошла в тот возраст (ей шел уже двадцать второй год), когда все ее женское существо требует материнства. Ей бы ляльку, да что-то как-то у них с хозяином не случалось.
И Додик чувствовал, что Кристина видит в нем сына, мальчишку. Иной раз становилось до того обидно, что глотал горькие слезы.
Кристина была так хороша, что почти весь дом, полностью состоящий из одних мужчин, благоговел перед ней. И лишь один Яков смотрел на нее волком.
Шмулик держался от Кристины на почтительном расстоянии (видно опасался, не взревновал бы Эрик, знал хозяйский характер). Но всегда был учтив, приветлив, и почитал теперь Кристину хозяйкой, прислушивался к ее словам не меньше, чем к слову Эрика.
Витольд к девице тоже проникся. Ровным счетом, как и она к нему. Произошло между ними что-то такое, чего сначала было не разгадать и не понять.
И только однажды Додик, кажется, догадался. Перебирая его тугие кудри, Кристина как-то по-особому горько вздохнула:
- Ах мой дружочек, - сказала она (а говорила она по-русски уже очень даже сносно, сначала-то было почти совсем ничего не разобрать). – Как я жалею об этом, что я лишилась отца в столь раннем возрасте. Сейчас бы мне так хотелось поделиться с ним своим счастьем, он был бы очень рад. И как понимаю тебя, бедная сиротка. Ты тоже рано лишился своего родителя. Сложно вам, наверное, с братом было?
Додик тогда лишь замычал. Не хотел нарушать сладостного своего сна.
И после этих ее слов невольно стал замечать, что жмется Кристина к Витольду, будто несчастный недоласканный ребенок. Это она по своему отцу тоскует, - решил он.
И, правда, отношения меж ними были дивные и чудесные. Кристина рассказывала ему о своей жизни, часто плакала, сморкалась, он ее слушал, гладил по голове, прижимал к груди.
Эрика такие нежности настораживали, но беспокойства своего он не показывал, смотрел лишь только как-то особенно. Давид тоже, кажется, начинал ревновать – ясное дело, умудренному взрослому Витольду Кристина раскроет все те тайны, которые умолчит перед маленьким Додькой, которого почитает за сынка.
А однажды, за совсем малый срок до дня свадьбы Кристина пришла к старому Длуголенскому, и пробыла у него очень-очень долго. Была сильно взволнована. Явно случилось что-то, чего она долго-долго ждала. Но вместе с ожиданием сильно боялась. Признание давалось ей непросто, она подолгу молчала. А Витольд ей в ответ лишь одобрительно кивал.
А по окончании разговора вышла радостная, глаза у нее были ласковые, влажные, с чувством поцеловала Давида в обе щеки, что тот, как вздохнул, пребывая в крайней степени блаженства, так и позабыл, как дышится.

<<< Глава 11    Глава 13 >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы